povsednevnostromantica

Оцените фанфик от нейросети:

Оффтоп-2: Хроники Безумия

В сером здании городской психушки, за толстой дверью с табличкой «Оффтоп-2», кипела жизнь, не подчиняющаяся никаким внешним законам. Здесь, в мире, где реальность была гибкой, а нормы – понятием относительным, обитали десять уникальных душ.

**Дону** сидел у окна, лицо его было полем битвы. Сегодня говорил **Добрый Дону**, голос тихий, как шелест страниц: "Посмотри, вон та птица... какая свободная..." Внезапно гримаса исказила черты, голос стал резким, как стекло: **Злой Дону** зашипел: "Свободная? Запертая в клетке из костей и перьев, как и все мы! Идиот!" Он бил кулаком по подоконнику, пока Добрый Дону не отступил внутрь, оставив лишь дрожь в руках.

Рядом, недвижимо, стоял **Чай**. Он был **Деревом**. Руки – ветви, ноги – корни, вросшие в линолеум. Медсестры осторожно обходили его, поливая иногда водой из стаканчика "для полива". Чай молчал, лишь листья воображаемой кроны шелестели в его сознании от сквозняков.

По палате носился вихрь – **Пует**. Гиперактивный, с горящими глазами, он то прыгал на койке, то пытался обнять **Еву-Ангела**. Ева, хрупкий юноша с неестественно белыми волосами, старательно подведенными глазами и в мешковатой больничной робе, отчаянно отбивался: "Я не фембой! Я Ангел! Отстань, извращенец!" Его протесты были слишком громкими, слишком настойчивыми, выдавая глубокую внутреннюю борьбу.

**Дишик**, угрюмый и насупленный, наблюдал за Пуетом со своей койки. "Тварь бесстыжая... – бормотал он. – Совести нет...". Ненависть к Пуету была его якорем в этом хаосе. Пока вчера. Вчера Пует, в своем вечном движении, нечаянно сбил с ног Коллизию, нежно помогавшую Чай "пить" воду. Увидев, как Коллизия, не разозлившись, просто поправила халат и улыбнулась Пуету ("Ничего, дорогой, осторожнее"), в Дишике что-то переломилось. Сейчас он сидел, уставившись в стену, шепча молитвы. На лбу у него была нацарапана углем звезда. Он нашел нового бога – всепрощение, а его пророком стала медсестра Коллизия. Он каялся в своей злобе, особенно на Пуета, видя в ней теперь грех.

**Повседневноромантик** листал потрепанный блокнот. "Попал сюда по ошибке, – писал он дрожащей рукой. – Диагноз – "острый романтический синдром с элементами идеализации реальности". Глупость. Просто я любил слишком... громко". Он посмотрел на Дону, меняющего личности, на Чая-дерево, на истеричного Пуета. Раньше он видел в этом трагикомедию. Теперь чернила в его записях расплывались, буквы путались. "А вдруг... они правы? Вдруг романтика – это и есть безумие?" Его взгляд становился все более пустым, потерянным.

**Нянпасу** сидел за столиком, аккуратно складывая бумажного журавлика. Его лицо было абсолютно спокойным, вежливая полуулыбка не сходила с губ. "Прекрасный день, не правда ли, Воскресло-Снаружи?" – обратился он к соседу. Его голос был мягким, бархатистым. Но глаза... глаза были холодными и пустыми, как у глубоководной рыбы. Он наблюдал, анализировал, запоминал. Вежливость была его доспехами.

**Ермаоков** в этот момент был **Капитаном**. Он маршировал по палате, отдавая честь воображаемому экипажу, бормоча что-то о шторме и абордаже. Вчера он был Старой Графиней, позавчера – Уличным Фонарем. Мастер перевоплощений, он растворялся в своих образах, находя в них спасение от собственного "я".

**Воскресло-Снаружи** скрипел карандашом по блокноту. "Дону: эпизод агрессии, 10:47... Пует: попытка неподобающего контакта с пациентом Ева-Ангел, 11:03... Чай: потребление жидкости, 11:15...". Он доносил. На всех. На себя ("Воскресло-Снаружи: вел записи в неурочное время, 11:20"). Когда-то он яростно выступал против доносительства. Его не слушали. Тогда он решил: если система требует доносов, он станет идеальным доносчиком. Это был его бунт, его безумие, принявшее форму тотальной слежки.

Дверь открылась. Вошла **Исканди**, медсестра с острым подбородком и вечно брезгливой гримасой. "Ну что, убогие, как наше попучище?" – процедила она, раздавая таблетки. Ее глаза с холодным любопытством скользили по пациентам, выискивая что-то смешное в их страданиях. Она жила для этих моментов.

За ней, как солнце за тучей, вошла **Коллизия**. Добрая, с теплыми карими глазами и мягкими руками. "Дону, твои таблетки, милый. Чай, вот водичка. Пует, пожалуйста, не прыгай на кровати, ты упадешь". Пует замер, глядя на нее с благоговением. "Богиня... – прошептал он. – Она пришла!" Он уже пытался организовать "культ Коллизии", рисуя на стенах ее лик из зубной пасты и собирая "жертвоприношения" в виде печенья из завтрака. Дишик, услышав ее голос, упал на колени и начал молиться шепотом.

Дверь кабинета врача приоткрылась, и пациенты увидели **Гарека** и **Лизочку**. Гарек, главный врач, с важным видом размахивал стетоскопом, как жезлом маршала, что-то горячо доказывая Лизочке, молодой практикантке. Лизочка внимательно слушала, кивая, а потом вдруг засмеялась странным, слишком высоким смехом и начала кружиться на месте, размахивая историей болезни, как веером. Гарек не удивился, а подхватил ее за руку, и они закружились вместе под какую-то музыку, звучавшую только в их головах, забыв про открытую дверь и наблюдающих пациентов.

В палате Оффтоп-2 воцарилась знакомая тишина, нарушаемая только скрипом карандаша Воскресло ("Врачи Гарек и Лизочка: демонстрация неадекватного поведения, 11:45"), шепотом молитв Дишика, бормотанием Капитана Ермаокова и тихим стуком сердца Дону, где снова начинала просыпаться Злая личность, глядя на вежливо улыбающегося Нянпасу, чьи холодные глаза видели все. Чай стоял, Дерево среди людей, тянусь ветвями-руками к пыльному лучу солнца. Повседневноромантик перестал писать. Он просто смотрел в окно, где та самая птица, о которой говорил Добрый Дону, уже улетела, оставив только пустое небо. Его романтика с реальностью заканчивалась. Здесь, в Оффтопе-2, реальностью было безумие. И оно было единственно возможной жизнью.