
Эпичная повесть об одиноком молодом музыканте, у которого в друзьях оказались только кот, енот, птица да мыши. Парень живет в захудалой деревенской избёнке, варит в ней всякие супы, спит, а также тренируется играть на виолончели...
В-общем, вот и вся история. По-моему уже интересно. Есть такая закономерность - если в старом японском анимационном фильме присутствует тануки, значит фильм однозначно хороший. Не только без наличия негатива, а сделан как оригинальное качественное произведение, подпадающее под маленький шедевр.
Психологические портреты героев тонко прорисованы. Зверьки просто рвут шаблоны по яркости образов и артистизму. Задники прорисованы ещё акварельной краской, причем каждый пейзаж продуман до мелочей и создаёт соответствующую атмосферу.
Оригинальный сюжет написан детским писателем Кэндзи Миядзава, который и сам играл на виолончели. Так что возможно, в автор вложил автобиографические мотивы. Сюжет можно воспринимать как маленькую притчу о непризнанном гении. По сюжету не раскрывается почему у парня не всё было в порядке по жизни. Но из души вырывалась грубая тревожная музыка, которая по началу воспринимается как полная какафония. В оркестре же он старался отыграть партию и влиться в коллектив.
В-общем, вот и вся история. По-моему уже интересно. Есть такая закономерность - если в старом японском анимационном фильме присутствует тануки, значит фильм однозначно хороший. Не только без наличия негатива, а сделан как оригинальное качественное произведение, подпадающее под маленький шедевр.
Психологические портреты героев тонко прорисованы. Зверьки просто рвут шаблоны по яркости образов и артистизму. Задники прорисованы ещё акварельной краской, причем каждый пейзаж продуман до мелочей и создаёт соответствующую атмосферу.
Оригинальный сюжет написан детским писателем Кэндзи Миядзава, который и сам играл на виолончели. Так что возможно, в автор вложил автобиографические мотивы. Сюжет можно воспринимать как маленькую притчу о непризнанном гении. По сюжету не раскрывается почему у парня не всё было в порядке по жизни. Но из души вырывалась грубая тревожная музыка, которая по началу воспринимается как полная какафония. В оркестре же он старался отыграть партию и влиться в коллектив.